Я хочу, чтобы мир стал добрее...

Интервью с ветераном Великой отечественной войны,генерал-майором Борисом Арсентьевичем Литвиным, участником освобождения Восточной Европы (Польши,Чехословакии,Германии).

  Перед подготовкой интервью я заготовила список вопросов, которые хотела задать человеку, прошедшему незабываемое жизненное испытание – войну.

  Однако, наш разговор повернулся совершенно в другое русло.

 Борис Арсентьевич оказался чудным собеседником, с прекрасной памятью, которой далеко не всякий юноша сможет похвастать. Мы общались около 4-х часов, в течение которых ветеран рассказывал о своей биографии, но внимание не только не угасало, напротив, из этого общения я вынесла главную мысль: в любых условиях Личность остается Личностью, даже на войне можно не потерять совести, человечности, милосердия и честности. 

         Представляю вашему вниманию отдельные фрагменты нашей беседы.

  Ред.:В каких войсках Вы служили?

  Б.А.:Я служил в пехоте. Службе в Вооруженных силах отдал 45 лет.

  Ред.: Расскажите о начале войны:

  Б.А.:Война началась, когда мне не было еще 18 лет, я только окончил второй курс механического  техникума.Тетка работала в МВД, она забрала меня с собой, с ней я объездил Полтавскую губернию, работали в колхозе. Немцы через 2 недели после моего отъезда были в моем родном житомирском селе на Украине.Надо сказать, что селяне очень участливо относились ко всем, кто уезжал с оккупированных территорий – давали приют и продукты. С Полтавщины мы проследовали в Воронеж, а оттуда в Ташкент. В Ташкенте я устроился писарем в охранный дивизион лагеря заключенных на станции Голодная степь. Меня всю мою жизнь выручал мой почерк, выручил и на этот раз, вскоре меня перевели на другую работу – через меня проходили личные дела заключенных (басмачей, контрреволюционеров, социально-вредных элементов). На личных делах стояли красные буквы, например, КР – контрреволюционер, СВЭ – социально-вредный элемент.

  Ред.: А как определяли, контрреволюционер или социально-вредный элемент?

  Б.А.: Я понятия не имею, ко мне дела попадали уже с метками. В начале войны заключенных держали за решеткой, затем вышел приказ ЦК КПСС о замене 10 лет заключения на несколько месяцев штрафных рот. Я подбирал личные дела тех, кто был осужден за бытовые, а не политические преступления. 

  Ред.: Правда ли, что штрафники – это были заранее обреченные на гибель люди?

  Б.А.:Не совсем так. Штрафники – это не смертники. Когда в 1943 году на фронте в Карпатах нам дали штрафников, более 100 человек, они шли вместе с нашим батальоном и выполняли те же задания. Гибли все одинаково – и имевшие судимость, и обычные солдаты. Если штрафника ранили или убили, с него снимали судимость как при жизни, так и посмертно. Но штрафников никогда не представляли к высшим наградам.

  Ред.: Люди, которые шли на амбразуру, делали это по собственному желанию или их принудительно посылали?

  Б.А.:Командир давал команду «Вперед!», а дальше у каждого была своя история, не все, конечно, бросались добровольно.

  Ред.: Почему до сих пор поисковые отряды, находящие военные захоронения, обнаруживают очень мало личных документов, ведь сдавали документы только разведчики, посылаемые в тыл врага?

  Б.А.:Каждому военнослужащему давался медальон с указанием фамилии и имени, часто даже с адресом, на который высылать похоронку. Эти медальоны после гибели использовались для учета статистики погибших. Лет восемь назад я читал, что только на Северо-Западе России около 230 тысяч незахороненных останков воинов Советской армии. Поисковые отряды при поиске опираются не только на карты, но и на рассказы людей моего поколения, включая тех, кто был на оккупированных территориях. При раскопках находят медальоны, фотографии и по ним расшифровывают, кто погиб. Но, как правило, хоронили солдат в братских могилах без документов. Я разыскивал своего младшего брата, которому было 18 лет, когда он погиб под Идрицей Псковской области. Мы с ним не виделись с моего отъезда с Украины. В 1998 году я нашел в архивеприказ о снятии с воинского учета нескольких солдат, в том числе и моего брата. Я поехал в Идрицу, нашел братскую могилу и монумент с фамилиями, моего брата среди них не было. Оказывается, населенные пункты были перепутаны.Рядом был дом, в нем жил учитель, который был партизаном во время войны. Он с учениками собирал сведения о погибших в этом краю солдатах. Он помог мне дойти до соседнего села, где также были бои. Предположительно, там и остался захороненным мой брат.

  Ред.: Как Вы попали на фронт?

  Б.А.:Меня снова выручил мой почерк. Увидели, как я пишу, сделали меня, юнца в неполные 18 лет, начальником военно-учетного стола. Я бронировал рабочих на авиационном заводе, т.к. ценные специалисты были нужны в тылу. Я имел прямые контакты с военкоматом. Узнал, что объявлен прием в Уфимское пехотное училище. Я подсунул свои документы на подпись в числе прочих, бронь с меня сняли и я стал курсантом. Учился я 8 месяцев – и винтовку, и штык, и пулемет сдал на «отлично», выпустился младшим лейтенантом в апреле 1943 года. Погоны вручили, а звездочки к ним из консервных банок вырезали. Предфронтовую подготовку (учили стрелять, в т.ч. лежа и на бегу, окапываться и пр.), прошел за 2 недели, тогда так готовили.   Встретил я будущую жену во время войны, но женился на ней уже через два года после победы. Она была дочерью учительницы, у которой я квартировал во время обучения, прожили вместе 67 лет. Ездили мы везде – Дальний Восток, Германия, Центральная Россия, Урал, Сибирь.

  На фронте я сначала был командиром взвода, чертил и правил карты, благодаря своему почерку. Затем я стал командиром роты, потом меньше чем за год капитаном, помощником штаба полка. На фронте я получил 2 ранения и ряд наград. 

  Ред.: Какие награды для Вас наиболее ценны?

  Б.А.: «Чехословацкий Военный крест 1939-1945 годов», им Правительство Чехословакии награждало военнослужащих, принимавших участие в сражениях Второй мировой войны, а медалей у меня около полусотни, на кителе не помещаются, поэтому около 20 наград на вымпелах – российские, украинские, чешские, словацкие. Самая первая награда – гвардейский значок, который получил в феврале 1944 г. по прибытии в гвардейскую часть. Это почетный знак передовых войск гвардии. Вторая награда, которой я тоже горжусь – «Орден Красной Звезды», «Орден Отечественной войны II степени», а позднее – I степени. Все три ордена я получил на фронте, как и медаль «За боевые заслуги». Остальные пять орденов, в том числе и «Чешский крест» я получил уже после войны. 

  Ред.: Каким Вам запомнился конец войны? Вам говорили о предстоящем окончании войны или вы догадывались сами?

  Б.А.: Киев, Винницу, Львов и Карпаты взяли. Последняя наступательная операциябыла в Праге. Т.к. я был заместителем начальника штаба, то по радио слушал постоянно новости, чтобы знать обстановку. 2 мая пал Берлин, а 5 мая началась Пражская операция, которая длилась до 11 мая. 

  Перед нами 860-тысячная армия немцев и ее надо было разбить. Вы читали про Сталинградскую битву, там была 300-тысячная группировка противника, 2 месяца шли бои, а здесь почти в 3 раза больше. Почти за 5 дней эту огромную армию разбили и взяли в плен множество вражеских солдат. Солдаты Конева, Еременко, Малиновского, танковые армии окружили эту группировку и взяли ее фактически в кольцо. 13-я армия полковника Пухова пошла на Карловы Вары, это было главное направление. 

  Около 10 армий 1-го, 2-го и 4-го Украинского фронтов прикрывали наступления с Карпат.В операции участвовало 26 общевойсковых армий, 4 танковых, 4 воздушных, 1-й армейский чехословацкий корпус, 2 румынские армии. Основной удар, конечно, лежал на бойцах 1-го Украинского фронта. Я был на 4-м Украинском фронте. Нам осталось пленить 150 тысяч немецких военных. 38-я армия 4-го Украинского подготовила для захвата подвижную группу, куда была назначена и моя дивизия. Мы шли от Киева в автомобильном полку американских фронтовых машин «Студебеккеров»,пехоту разгрузили, чтобы не тащила ничего лишнего и только наступала. Все тылы оставили, вручили нам сухпайки, усилили двумя парковыми артиллерийскими бригадами. И 1-я чехословацкая танковая бригада майора Янко тоже бок о бок с нами приняла участие в Пражской наступательной операции.

  Ред.: Чехи воевали на стороне Советского Союза? Каким образом их присоединяли к советским войскам?

  Б.А.:У Янко было всего 10 танков, но для чешского народа эти танки имели большое моральное значение. Посол Чехословакии в это время был в Москве. Чехословакия была разбита Мюнхенским сговором под диктовку Гитлера на Чехию и Словакию. Армия распалась. Часть ее оказалась во Франции, а другая часть, под командованием Людвига Слободы, через Польшу попали в СССР, их интернировали в лагеря, но после падения Польши в 1939 году, посол подал идею сформировать чешские военные подразделения. Поначалу чешские полки базировались в Бузулуке, где их готовили к войне советские офицеры, а первый бой чехии словаки выдержали в апреле 1943 года под Харьковом. 

  Ред.: Расскажите о своих впечатлениях о фронте? Что Вы ели, где жили, как общались между собой старослужащие и новобранцы?

  Б.А.:Каждый должен был выкопать себе окоп для стрельбы и прорыть траншею к товарищу, сидевшему в таком же окопе. Копали все – солдаты и младшие офицеры. Траншеи местами перекрывались сверху, в них ставились палатки для ночлега. Копали и землянки с перекрытиями в 4 наката, топили по-разному, в селах брали печурки и дрова. Но на некоторых участках фронта жителей не было на несколько километров вокруг. Тогда разбирали сараи и заборы на дрова или перекрытия траншей. Каждый месяц к нам поступали новобранцы, после каждого боя были потери людей. От 1000 человек и половины не оставалось. Чтобы управлять солдатами применялась и нецензурная лексика. Все понимали и слушались меня, даже солдаты вдвое старше меня. 

  Перед наступлением солдатам часто давали 100 грамм спирта. Я не разрешал применять выпивку перед боем, чтобы избежать безрассудных выпадов и ненужных жертв. Трусов тоже хватало, их заставляли идти в атаку, иногда били прикладами, проверяли оружие, если видно было, что человек из него не стрелял, его наказывали. Военное время – суд и расстрел, то же самое и с мародерами.

  Ред.: А заградотряды при  Вашей службебыли?

  Б.А.:Я замечал МВД-шников только во время своей госпитализации, но ни разу не видел, как они кого-то поймали или ведут дезертира. Может, это было раньше, когда были массовые отступления. А когда я воевал, наша армия уже в основном наступала.

  Ред.: Боялись ли Вы воевать? Страшные будни войны осознаются только потом...

  Б.А.:Первый и второй бои были страшноватыми, после этого было сознание того, что надо выполнять поставленную задачу. На трупы и взрывы уже не обращаешь такого внимания как в мирное время. 

  Когда я вернулся в свое село, в конце войны командир полка меня отпустил, я узнал, что почти все, кто был призван на фронт летом 1941 г., вернулись снова в село, т.к. военкоматы были переполнены и не справлялись с потоком людей. Почти сразу после возвращения они оказались на оккупированной территории и были угнаны в Германию или уничтожены. Мне повезло, т.к. я уехал с теткой за 2 недели до фашистской оккупации. Хотя многие жители предчувствовали, что война близко, но что их так быстро захватят, мало кому в голову приходило.

  Ред.: Как Вы относились к Сталину тогда и сейчас?

  Б.А.:Мое поколение шло в бой с именем Сталина, он был на своем месте, и мы не поменяли своих убеждений относительно него. А то, что Хрущев развенчал образ Сталина, виной этому была личная обида - то, что попавшего в плен сына Хрущева Сталин не разрешил выкупать или обменивать.

  Ред.: Что для Вас Родина и какой она должна быть, чтобы любить ее?

  Б.А.:Как можно не любить Родину?Родина дает человеку жизненные силы, потенциал, способность бороться. Любить Родину – это так же естественно, как любить своих детей, свою семью.Это чувство единения со своими собратьями и в горе и в радости. Россия – мощная страна, ее много раз пытались поработить, особенно США, это все из-за нашего ядерного оружия, но безуспешно, сейчас в нашей странеделается все для восстановления экономики, военно-промышленного потенциала, но в то же время многое потеряно – политические и экономические связи, военные кадры, особенно офицерский состав. Если бы можно было снова восстановить прерванные связи, политические, экономические, культурные, то страна стала бы сильнее.

  Ред.: Как можно пережить тяжелые времена? Есть ли у вас какое-то средство или совет?

  Б.А.: Это очень тяжело. В первые годы войны заводы вывозили в чистое поле, там монтировали прямо под открытым небом, с наступлением зимы спешно строили укрытия, чтобы закрыть станки от дождя и снега. Спешно перепрофилировали заводы – макаронные фабрики выпускали порох и патроны, пахали на коровах, в Средней Азии – на верблюдах, т.к. лошадей забирали для нужд армии. И все-таки люди не роптали, а терпели все тяготы и лишения. Как можно не любить этих людей, такую Родину?

  Ред.: Как можно сделать сегодняшний мир лучше?

  Б.А.: Поднять экономику до того периода, какая она была при СССР. После развала Союза никак еще не развалят то, что было построено при советской власти. Множество предприятий не работает. Вырабатывается тот ресурс, который оставался от советских заводов. Второе – наладить мирное сосуществование между людьми. Меня сейчас на моей родной Украине считают не победителем в войне, а оккупантом, конечно, под влиянием массовой пропаганды. Мне не нравится межнациональная рознь между славянскими республиками, прошедшими тяжелейшие испытания вместе, имеющими общие корни, схожий язык, общую историю.

  Ред.: Нашли ли Вы ответ на вопрос: «Зачем я живу?» Что, по-Вашему, есть жизнь?

  Б.А.: С юности моя жизнь треснула - я потерял всю семью во время войны, матери было всего 39 лет, когда ее убили немцы, через 3 месяца погиб на фронте старший, еще через 3 месяца – младший брат, через год после окончания войны бандеровци убили отца. Я думал, как мне жить дальше? Семейные связи были разрушены, нужно было строить новые. У меня есть сводный брат по отцовской линии, ему 70 лет, живет в Киеве. Мы иногда с ним видимся. Но, несмотря ни на что, я верил, что нужно выполнять свой долг перед страной, перед Родиной, и это меня поддерживало в жизни. После войны я понял только то, что раз я остался жить, значит, надо жить, стараться жить по совести и честно вкладывать свою душу и все силы в развитие и процветание страны. Я доволен жизнью, которую я прожил, за тяжелую работу я был вознагражден много раз, мне довелось проехать всю страну насквозь, работать в Германии, неоднократно бывать в Чехословакии, даже получить орден этой страны, жизнь меня сводила со многими хорошими людьми. Никогда не кривил душой, могу честно смотреть людям в глаза – мне приятно, что мои внуки могут мной гордиться. В мирное время я был членом партийной комиссии Управления тыла Дальневосточного округа, не давал пощады пьяницам и людям, нечистым на руку. Доходило до суда чести офицера.

  Ред.: Как сделать сегодняшний мир лучше?

  Б.А.: Не переписывать и не искажать историю, не ругать свою страну, которая столько вытерпела, обязательно воспитывать молодежь в духе патриотизма и прививать ей любовь к труду и понятие долга. Сегодняшних историков и политиков я бы на пушечный выстрел не подпустил к средствам массовой информации(!!!)  (восклицательные знаки поставлены Главным редактором нашей народной газеты)

  Ред.: Какое послание молодому поколению Вы можете дать?

  Б.А.: Оно очень простое – учеба, труд за партой в школе, за столом в вузе оплатится во сто крат в дальнейшей судьбе. Это я испытал на себе. Мне даже мой почерк, выработанный в техникуме, помог. Все, что знаешь и умеешь, за плечами не таскать – всегда пригодится. Помнить свой долг, честно трудиться на благо страны всю жизнь – вот такой наказ я могу дать. Мои дети и внуки очень хорошо учились, многие с медалью закончили школу, все трудятся на разном поприще, но можно обобщить: я пожинаю плоды хорошего воспитания и горжусь своими детьми и внуками. Многие современные молодые люди – будущие руководители промышленных предприятий или даже государства. Важно, чтобы они принимали критику и совершенствовались, развивались. 

  Безусловно, в иносказательном смысле Борис Арсентьевич Литвин – это последний из могикан, представитель великого поколения строителей общества, закаленных войнами, голодом, разрухой, но сумевших вынести на своих плечах все, а самое главное – не сломаться, продолжать верить в будущее и не разрушать, а созидать жизнь.

  Поколение фронтовиков очень сильно поредело в начале 2000-х годов, и у меня невольно перед глазами стоит вырубленный лес, с отдельно стоящими деревьями среди грустно торчащих пней. Не одно десятилетие требуется, чтобы молодая поросль смогла закрыть эти зияющие пустоты. Даже спустя еще 3-4 поколения люди будут помнить о «народной, священной войне», о воинской доблести своих предков, которая станет той недосягаемой высотой, тем камертоном, на который нужно равняться.

  Очень бы хотелось, чтобы война, подобная Второй мировой, больше никогда не потрясала наш маленький земной шар, чтобы не гремели взрывы, не лилась кровь, чтобы политики научились договариваться, чтобы деньги тратились на образование и воспитание подрастающего поколения, на создание здоровой и сильной нации, а не на гонку вооружений. Злом нельзя уничтожить зло, две черные тучи, столкнувшись, образуют еще более густой мрак, единственный выход – умножать количество добра в мире, и это зависит от каждого из нас. 

    Интервью записала Юлия Шапченко